Хутор, где я родился в 1936-м и проживал до февраля 1944-го назывался Острый. Говорят, что так его прозвал генерал Ермолов за яростное сопротивление местных жителей, которые перекрыли дорогу частям царской армии в чеченские горы. С 1944-го Острого нет. Что не сумел генерал Ермолов, удалось сталинско-бериевским палачам.
Наш хутор был расположен между селениями Гехи-Чу и Шалажи в то время Ачхой-Мартановского района. До сих пор помню отчий дом. Правда, облик отца Хамида в памяти не сохранился. Его репрессировали, когда мне не было и двух лет. Мать Непа одна растила троих сыновей. Я – младший. Старший Магомед был 1929 года рождения, средний Махмуд – 1933-го. В 1944-м я уже учился в первом классе и хорошо помню события, предшествовавшие выселению. В нашем хуторе было 300 дворов. По воспоминаниям старших, жили сельчане небедно, в каждом подворье имелись скотина и прочая живность. Выращивали кукурузу, картофель и другие овощи.
Даже приближение фронта к Кавказу особенно не нарушило уклад жизни в хуторе. И вот осенью 1943 года у нас появились вооруженные люди. Их разместили по 3-4 солдата на каждый двор. Говорили, что до весны 1944-го они должны проходить учения по ведению боев в горных условиях. Присутствие военных во всех населенных пунктах республики никто не связывал с какой-либо угрозой для населения.
Наш дом стоял на правом берегу реки Валерик. Так как не было отца, мы, братья, сызмала помогали матери по хозяйству. К нам тоже подселили троих военнослужащих. Мы быстро привыкли к ним, они почему-то жалели нас, помогали матери заготавливать дрова. А нас, мальчишек, учили говорить по-русски. Так что наше совместное проживание под одной крышей не доставляло особых хлопот ни нам, ни солдатам. Мать их кормила так же, как и нас. Очень любили постояльцы горячий чурек с простоквашей. Мать часто готовила жижиг-галныш с чесночным соусом, которые они тоже обожали.
К зиме Непа заготовила 5-6 мешков кукурузной муки. Кроме того, дядя, проживавший в селе Хайбах Галанчожского района, привез нам мешок сушеной конины, которую также любили наши постояльцы.
Вечером 22 февраля один из них — старший по званию – очень старался что-то объяснить матери, но русского никто из нас не знал. Старший брат, которому исполнилось на тот момент 14 лет, знал кое-какие слова и переводил матери, но все равно, о чем идет речь, Непа не понимала. Тогда военный подвел мать к большому ящику, где хранилась кукурузная мука, и солдаты стали набирать три мешка, отобрали некоторые постельные принадлежности и тоже упаковали. Хотя нам было непонятно, зачем они это делают, в доме ощущалась какая-то тревога.
Ранним утром 23 февраля мать разбудила нас. Перед домом стояла грузовая машина, а наши постояльцы грузили в кузов приготовленные накануне вечером мешки. И тогда мы не знали, что происходит. Нам объяснили, что приближается война и необходимо переехать в безопасное место. Нас посадили в машину, а старший из военных сам замкнул наш дом и отдал ключи матери.
Мы не знали, куда нас везут. Не прошло много времени, как машина остановилась и нас выгрузили около кургана, которые и поныне находится недалеко от Ачхой-Мартана в сторону трассы Ростов-Баку. Военные, которые квартировали у нас, развели нам на костер, постелили и усадили возле огня. На прощание старший дал матери какую-то бумагу, крепко обнял нас всех и прослезился.
Было раннее утро, шел снег, холодно. Вокруг кургана расположились не только мы. Подъезжали грузовики и высаживали группы людей. Кое-где разжигали костры. Отовсюду доносился плач женщин, детей, а пожилые старались их успокоить. Кругом была охрана из военных. Когда к кургану подъезжали другие грузовые машины, военные хватали и грубо забрасывали детей в кузова, а старших погоняли, чтобы быстрее грузились. Многие не успевали закинуть в кузов даже небольшие котомки с едой и нехитрым скарбом, который позволили взять из дома. Моего среднего брата военный тоже схватил за шиворот и кинул через задний борт. Когда этот «погрузчик» взялся за меня, плачущая мать кинулась к нему и показала бумажку, которую дал наш постоялец. «Погрузчик» глянул на бумажку, затем высадил из грузовика нашего Махмуда. Оставив нас почему-то на месте, солдаты проехали к другой группе.
Конвейер отправки людей продолжал работать. Одни машины подвозили и выгружали жителей всего Ачхой-Мартановского района, другие вывозили их, как потом выяснилось, на ж/д станцию Самашки. Там стояли вагоны-скотовозы.
Когда пришла наша очередь взобраться в вагоны, нам категорически запретили взять мешки с запасом продуктов. Но опять выручила записка нашего недавнего постояльца. Увидев ее, нам разрешили взять мешки с мукой, мясом и постельными принадлежностями. Нам даже помогли загрузить все это в вагон.
Что происходило внутри этих скотовозов, трудно передать словами. Вагон был битком набит, в основном, женщинами, детьми и стариками. Рыдания, причитания женщин, плач малых детей свели бы с ума кого угодно.
Наконец, эшелон тронулся в путь. Первые сутки состав нигде не останавливался. Было очень холодно, неустанно плакали дети, женщины. В середине вагона стояло что-то наподобие печки, видимо, «буржуйка». Но она выручала мало, так как нечем было топить. Иногда появлялся уголь, но в вагоне мало кто умел его растапливать. Все кутались, кто во что мог, особенно старались помочь детям. Не хватало воды, ее жестко экономили, так как добыть было очень трудно. За первые сутки-двое закончились небольшие продуктовые запасы. У кого что-то оставалось, делились с теми, у кого не было ничего, а таких в вагоне было большинство. Вот когда мы оценили старания наших недавних постояльцев, которые помогли нам взять муку и сушеное мясо. Мать поминала их добрым словом, показывала всем записку военного. Один молодой человек умел читать и говорить по-русски. Он прочел записку и объяснил, что она подписана майором НКВД, награжденным орденом «За боевые заслуги». Непа ходила между рядов сидячих людей и раздавала кукурузной муки с кусками сушеного мяса. Весь вагон благодарил ее.
Так тянулись день за днем. В переполненном вагоне, без возможностей помыться, в тесноте. Помню, исступленно заплакал чей-то ребенок. Мать наша подошла к нему и наощупь определила температуру. Он был совсем слаб, отказывался пить. Тогда Непа дала матери ребенка кружку жареной кукурузы, посоветовала сварить кашу и накормить мальчишку. На следующий день ему полегчало, вскоре он выздоровел.
Примерно во второй половине марта нас начали выгружать на какой-то станции Павлодарской области Казахстана. Было очень холодно, к тому же стоял сезон самых сильных метелей и буранов в тех краях. Выходя из вагона, взрослые как дети держались друг за друга, боялись сбиться и затеряться в страшном буране. От сильных морозов побелели уши и носы людей. Конечно, все радовались тому, что наконец-то закончилось это страшная дорога в неизвестность. Но эта станция не являлась конечным пунктом нашего следования. Предстояло проехать еще 50-100 км в глубь степей, к местам, заранее определенных для спецпереселенцев.
Встречали нас председатели колхозов и совхозов Павлодарской области, основном, русскоязычные, проживавшие в тех краях с начала коллективизации. Большинство отнеслись к нам дружелюбно.
Сани, запряженные быками, редко – лошадьми, двинулись в путь. Детей, женщин и больных грузили в повозки. Те же, кто мог стоять на ногах, шли за санями по колено в снегу. Выдержав 20-дневный путь в вагоне-скотовозе и выйдя на станции, многие не доехали и не дошли до места назначения, их закапывали в снегу на пути следования.
На станции оставалось еще несколько семей, в основном, женщины с несовершеннолетними детьми, в их числе и мы с Непой. Вдруг к нам подошел высокий русский мужчина, прихрамывая на одну ногу. Он обратился к Непе. Не понимая, о чем он говорит, мать по привычке показала ему ту самую записку военного. Он прочитал записку и крикнул своему кучеру, который сидел в санях с лошадьми в упряжке. Нас, троих братьев и нашу маму он усадил в сани, и мы тронулись.
Сколько времени были в пути, не помню, но, когда прибыли в пункт назначения, было уже темно. К счастью, нашим спасителем оказался председатель колхоза имени Сталина Лебяжинского района Павлодарской области. Помню имя его – Николай Иванович. Он подселил нас к пожилой женщине. Мария Васильевна приняла на очень хорошо. Они с Непой прекрасно ладили, понимали друг друга.
В августе 1947 г. наша мама умерла. Мария Васильевна оплакивала ее смерть. Эту трагедию мы, братья, пережили тяжело. Мы были растеряны. И только Мария Васильевна не давала нам унывать, стала для нас второй матерью. Мы, как могли, помогали ей по хозяйству. Понемногу освоили русский язык. Мария Васильевна помогла нам с Махмудом устроиться в местную школу. Она сама там работала учительницей. Старшего Магомеда, которому тогда шел 17-й год, Николай Иванович устроил работать в колхоз. Магомед возил на быках дрова для школы.
Так мы прожили с Марией Васильевной, как одна семья, пока в 1949 году старшего брата не определили в фабрично-заводское училище города Караганда. А через год, вопреки ее протестам, он забрал нас с братом в Караганду. Живя там, мы постоянно поддерживали связь с Марией Васильевной и Николаем Ивановичем, ездили к ним в отпуск и на каникулы.
На новом месте учебу в школе продолжил только я. Старшие устроились на работу. Школу я закончил в 1956 году. Потом подоспел 20-й партсъезд и возвращение на родину. Я поступил в Ростовский госуниверситет. На первых курсах учебы я каждый год ездил к Марии Васильевне, как к родной матери, пока она не ушла из жизни в 1961 году. В 1964-м получил диплом агронома-агрохимика.
Благодаря светлым людям Казахстана наш народ выжил в те страшные годы, пройдя через тяжелейшие испытания.
Юсуп Альбукаев