Буквально через сутки после выселения, ещё до массового нашествия мародеров из соседних республик и районов, по всей уже бывшей Чечено-Ингушетии, во всех опустевших домах силами НКВД были проведены обыски.
С ними же одновременно были задействованы и специалисты сельского хозяйства, но их функция была строго ограничена — сбор и инвентаризация поголовья скота. Была создана Государственная комиссия по инвентаризации и оприходованию государству оставшегося от выселенных чеченцев и ингушей домашнего скотопоголовья и имущества. Но эта комиссия занималась не только этим. Это тоже была спецоперация, которая по массовости уступала, может быть, лишь самой операции по выселению.
По своей сути это было масштабное и массово организованное военнослужащими НКВД мародерство. Каждая группа энкеведэшников получала для обысков сектор домов. Каждая группа старалась выбрать дом и двор по-богаче. В таких домах можно было чем-то поживиться. На этой почве между группами иногда возникали споры и конфликты.
Первым делом начался отстрел кошек и собак, которых некоторые бывшие хозяева в страшной суматохе выселения забыли спустить с цепей и которых тогда ещё недострелили солдаты. Некоторые спущенные с цепей собаки продолжали добросовестно охранять дворы своих хозяев. И, уже с первыми выстрелами, они начали убегать прочь.
Сушеное мясо, мёд, различные соленья, сыры в бочках, которые выселяемые не смогли взять с собой, а также вся домашняя птица достались энкеведешникам и членам комиссий по инвентаризации скотопоголовья. При проведении обысков одна группа занималась отловом домашней птицы. Подчас это было затруднительно и потому многих птиц отстреливали. Отстрелянных птиц общипывали и здесь же во дворах, в больших чеченских котлах варили и ели эту мертвечину. Иногда индюков, кур, гусей и уток варили вместе в одном котле. Ветер разносил перья по всем дворам и улицам. Этими перьями, как рассказывали наурские казаки, были облеплены все участники проводимой акции. «И рыла у всех были в пуху», — шутили они, будучи в гостях у отца одного из рассказчиков. С их слов, они тоже ели вместе с энкевэдэшниками, все равно, мол, больше «жрать» было нечего, а чего добру пропадать… Но птицы было столько много, что они не успели всю её скушать. И потому было много ради забавы отстрелянной птицы, без какой-либо надобности. У них была своя логика. — Сами съели сколько смогли. С собой забирать нельзя. А отстреливали, — чтобы другим не досталось. Эти дохлые птицы, собаки, кошки, падший скот, всю весну и лето после этого, валялись повсюду, источая зловоние.
Обыски проводились во всех помещениях и дворах. Искали спрятанные ценности. Под впечатлением различных слухов о готовящейся депортации, многие чеченцы собирали самое ценное в доме и, наивно полагаясь, что они скоро вернутся, закапывали их тут же, во дворе, закидывая сверху соломой или мусором. Все это видели расквартированные здесь военнослужащие НКВД. И первыми и основными мародерами явились именно они. Со слов казаков, в приказе (или директиве) был специальный пункт — обыскивать, прощупывать миноискателями, а в случае их нехватки, металлическими прутьями все дворы и подсобные помещения. Найти закопанную утварь не представляло особого труда — свежевскопанную землю легко найти, даже если она закидана сверху чем-то. Составлялась опись некоторых собранных более дорогих материальных ценностей, которые, в дальнейшем, под охраной доставлялись в Грозный, в специально оборудованные склады. Это, в основном швейные машины «Singer», которые были популярны у чеченцев и имелись в зажиточных домах, старинное холодное и огнестрельное оружие, которое имелось также во многих домах, медная, а иногда и серебряная посуда, украшения, одежда по-новее, ковры в хорошем состоянии, конские сбруи, хомуты и пр. Что касается конских снаряжений, то их складировали отдельно, чтобы сразу отправить на фронт для нужд армии. Лошадей тоже собирали отдельно — для отправки на фронт.
Согласно этого приказа все книги, включая школьные учебники на чеченском и ингушском языках, школьные тетради, религиозные книги, фотографии, картины и другие документы сжигались на месте в каждом населённом пункте в специально оборудованном месте, как правило в центре села на площади. Не думаю, что картин было много, видимо, под картинами подразумевались и фотографии, которые люди не успели с собой забрать. Кораны вайнахи забирали с собой в высылку в первую очередь. Женщины при выселении забирали с собой из одежды и гIабли (это женское платье, отделанное национальными украшениями). Обычно в этих платьях сейчас танцуют женщины в кавказских танцевальных ансамблях. Но тогда эти платья очень ценились. За одно такое платье давали иногда цену эквивалентную стоимости коровы или рабочей лошади. Эти же гIабли по истечении тринадцати лет депортации, вайнахи привезли с собой обратно. И я помню ещё в 60-70-е годы на свадьбах и танцевальных вечеринках некоторые девушки красовались в них.
По факту сожжения архивов в каждом населённом пункте составлялись акты, которые подписывали должностные лица и привлечённые активисты. Во всех библиотеках отсортировывали книги на чечено-ингушском языке, книги местных авторов, даже русских, а также все документальные труды, брошюры и прочие публикации на русском языке, но связанные с этим краем. Они уничтожались на месте. В том числе уничтожались также и издания об участии чеченцев и ингушей в Гражданской войне и установлении советской власти.
Все «непонятные» (как правило на арабском и латинском языках) и старые рукописи (это и есть тептары), найденные религиозные книги, подлежали доставке в Грозный незамедлительно после завершения обысков. Большая их часть была сожжена прямо на площади в центре Грозного. Площадь была оцеплена военнослужащими НКВД. Команда пожарников занималась уничтожением домашних архивов под зорким наблюдением офицеров. Сатанинский костёр горел, не затухая, много дней подряд, днём и ночью. По воспоминаниям грозненцев-старожилов, костер этот горел 3-4 недели. Костёр был не один, как принято считать, а несколько. Все привозимые домашние архивы сваливались вначале в одном месте. Потом, из-за большого количества их начали сваливать ещё в нескольких местах. Примерно в сквере перед зданием, где впоследствии располагался Дом Пионеров. Власти даже не удосужились организовать это сожжение за пределами города. Зловещий и едкий дым от бумаг и кожи стелился по всему городу. Неизвестно, сколько именно дней это продолжалось. Но по истечении нескольких дней, сожжение прерывалось и возобновлялось неоднократно.
Это также была важная часть той «спецоперации», которой была поставлена задача максимально предать забвению историю, культуру и факт существования этого народа. То есть довершить то, что не получилось у русских царей. Буквально сразу же после выселения народа, в Грозный приехали из Москвы картографы и землеустроители, которые на месте начали корректировать и составлять новые карты бывших вайнахских земель, и которые передавались в состав Грозненской области, Грузии, Северной Осетии и Дагестана. Но главная их миссия заключалась в том, чтобы на новых картах совершенно отсутствовала топонимика местностей и населённых пунктов с чечено-ингушскими названиями. Спешно составлялись новые карты с новыми названиями, в которых запутывалось и не могло разобраться даже местное партийно-хозяйственное руководство и НКВД. Старые географические карты, разумеется, подлежали уничтожению.
Специально приехавшие откуда-то неместные люди в штатском занимались выборочным изучением доставляемых на студебеккерах в центр Грозного архивов. Некоторую часть они откладывали и забирали куда-то. Другие отсортированные кипы подтаскивали непосредственно к огню. Этим посменно занимались задействованные группы рабочих из различных грозненских заводов. Пожарники длинными щупами рыхлили горящие кипы, чтобы они лучше и полно выгорели.
Для людей в штатском все архивы фильтровать, видимо, было физически невозможно и поэтому они, усталые, лениво перебирали их выборочно, прямо на улице. Со слов очевидцев, это были не военные, о чем можно было судить по одежде, возрасту и т. д. Эти люди также, сменяясь, днём и ночью присутствовали при отборе и сжигании архивов. Офицеры НКВД, постоянно дежурившие на площади, поторапливали всех участников проводимой акции. По всему было видно, что на это тоже были установлены какие-то сроки. Поэтому работа шла круглосуточно, посменно с установленным сжатым регламентом для принятия пищи и отдыха для его участников. О «важности» проводимого мероприятия говорят и следующие факты. Были оборудованы спальные места в школах и административных помещениях здесь же, в центре города. На улице были оборудованы и пункты питания для всех задействованных специалистов и активистов. Варили мясную кашу и кипяток. Чаще каша варилась из «чеченской» кукурузной муки. Забиваемый на мясо скот тоже был «чеченский». Отмечалось, что в это голодное время мясо было в изобилии… К кашеварам тянулись изголодавшиеся по мясу дети грозненцев из окрестных кварталов. Вначале их подкармливали. Потом их стало больше. За детьми потянулись и взрослые, а затем была дана команда — прекратить их кормить и не подпускать к пунктам питания. Все участники «операции» пропахли дымом и для них была оборудована душевая.
Эти подробности записаны со слов стариков — казаков из станицы Наурской и Мекенской. Они, по их рассказам, в то время были задействованы как станичные активисты при проведении этих мероприятий в помощь НКВД. Практически чуть ли не все мужское взрослое население казачьих станиц было задействовано таким образом в качестве общественных активистов. Вся работа проводилась в большой спешке, чтобы уложиться в поставленные сроки. Отказаться от участия в этом действии никто и не пытался. А кто посмел бы? К тому же и «кормили до отвала». И им пришлось бывать в сёлах Надтеречного района и Грозном в эти дни и быть очевидцами всего этого. Некоторые из них состояли до этого в близких куначеских отношениях с нашими предками и другими жителями нашего села. Кроме того, до недавнего времени в Грозном ещё были живы грозненцы, которые были также очевидцами и даже участниками этих событий. Многие из них утаивали эти подробности и осторожно, доверительно делились ими только с близкими им чеченцами. Грозненские старожилы-чеченцы об этом знают.
Обыски и отгрузка изъятого имущества проходили в течение нескольких дней, в зависимости от количества подворий в каждом населённом пункте. Овцы, лошади и крупно-рогатый скот были описаны и оприходованы как государственная собственность. Скот загонялся на бывшие колхозные фермы. Туда же начали свозить и сено, собираемое активистами по всем дворам. Во всем этом не было порядка. Домашняя птица учету и оприходованию не подлежала и её постигла участь, изложенная мною выше. Пользуясь неразберихой и неорганизованностью, лица, ведущие учёт старались записывать в акты меньше поголовья скота и более ценного имущества, чем было фактически. Это давало возможность для его присвоения. И в ночное время казаки перегоняли этот неучтённый и ворованный скот и перевозили наворованное имущество за Терек, в свои станицы. Энкэвэдэшники особо не вмешивались в работу сельхозспециалистов. Они же разрешали иногда приворовывать этот скот и имущество в обмен на вино и самогон, которые казаки охотно приносили им из своих станиц. Много бесхозного скота бродило ещё по лесу, по полям и по Терскому хребту. Этот скот остался без присмотра из чабанских кошар, которые были на Терском хребте, на пастбищной зоне. Позже часть этого бродячего скота стала также добычей мародеров и хищников.
После проведения обысков, значительную часть подразделений НКВД передислоцировали в горы. В плоскостных сёлах остались лишь небольшие группы станичников по присмотру за скотом на бывших колхозных фермах и приставленные к ним для охраны небольшие группы военнослужащих НКВД. А потом, в опустевшие села зачастили другие мародеры. Они забирали все — оставшуюся домашнюю утварь, старую одежду, рабочие инструменты, телеги, старые седла, оконные рамы, двери, кукурузу в початках, сушеные фрукты и т.д. У властей, видимо, не было ни сил, ни желания пресечь это. Царил беспорядок. Первые переселенцы появились после мародеров, примерно в начале апреля 1944 года. Этим будущим переселенцам, ещё до их отъезда в бывшую Чечено-Ингушетию, обещали на новом месте красивые добротные дома, многие из которых европейского типа и которые не нуждаются в ремонтах, со всем необходимым для жизни имуществом, вплоть до кухонной утвари, изобилие домашней птицы во всех дворах, фруктовые сады и большие огороды. Но им достались только опустошённые и разграбленные дома, многие из которых были уже без оконных рам и дверей, пустые курятники и сараи, затоптанные и загаженные помещения, дворы и огороды — военнослужащие НКВД, активисты и другие мародёры не утруждали себя хождением в туалеты и нужду справляли где попало. И первое, что начали делать новые поселенцы — это вырубка фруктовых деревьев в садах. Для отопления. Чтобы не ходить в лес за валежником. Такая же картина была во всех селениях ближе к Дагестану и Северной Осетии.
Аслан Сайдулаев